Солнце любви [Киноновелла] - Петр Киле

3

   Поместье Тичфилд. В беседке граф Саутгемптон с книгой; у пруда показыва ются графиня Саутгемптон и сэр Томас Хенидж, влюбленная чета в сорок и шестьдесят лет.

ГРАФИНЯ. С надеждой новой новою весною нам возраст не помеха веселиться в кружке из молодых повес и дам...

СЭР ТОМАС. Влюбляться и любить, желать жениться, как сна в послеполуденное время... (Целует графине руку.)

ГРАФИНЯ. Ах, сын мой заупрямился опять...

СЭР ТОМАС. Опять?

ГРАФИНЯ. Да в сторону другую совершенно, - то было он влюбился... в шестнадцать лет, и чтобы глупостей он не наделал, лорд Берли, опекун от королевы, ее министр первый, предложил его помолвить с внучкою своею Елизаветой Вир. Чего же лучше?

СЭР ТОМАС. Невеста, что же, хороша собой и знатна.

ГРАФИНЯ (в раздумьи). С моим и королевы одобрением он уступил, но углубился в книги, во пламени честолюбивых грез, и Кембридж он закончил преотлично, при этом словно сердце засушив, как первоцвет между страниц забытый, игрой ума довольный, заявил, что не намерен вовсе он жениться, покуда не свершит таких деяний, как сэр Филипп Сидни и к коим весь устремлен граф Эссекс...

СЭР ТОМАС. Да, граф Эссекс - большой задира...

ГРАФИНЯ. Лорд Берли удивленно сдвинул брови: сорвать помолвку, да с его же внучкой, да без причины веской, кроме моды на полную свободу, до безбожья? Но как заставить? Королева время дала ему одуматься - два года. До совершеннолетия.

СЭР ТОМАС. В 21, когда он вправе все сам решить. Разумно.

ГРАФИНЯ. Разумно? Боюсь, сорвет помолвку - и гнева королевы как избежать? А пуще Бога, когда в пороках он погрязнет, как его отец? Вот несчастье!

СЭР ТОМАС. Но красноречию Шекспира в его сонетах граф внемлет с улыбкой радости и грусти, как влюбленный в разлуке с той, чей образ носит в сердце.

ГРАФИНЯ (с изумлением). Ужели он по-прежнему влюблен в Вернон!

Поля, луга, дали... Шекспир и Уилли Герберт, юноша 13 лет, идут лугом.

УИЛЛИ. Да, да, моя мама графиня Пэмброк - сестра сэра Филиппа Сидни, сама пишет и переводит, уж поэтому, наверное, и учитель мой - поэт Самуэль Даниэль. И мама, и Даниэль в восторге от вашей поэмы «Венера и Адонис».

УИЛЛ. Как! Моя книга дошла до вашего поместья Вильтон?

УИЛЛИ. Уилл! Она дошла до Оксфорда и Кембриджа. Профессора и студенты в восторге. Разве вы не слыхали?

УИЛЛ (смеется). Да, студенты, говорят, кладут под подушку мою поэму, ложась спать.

УИЛЛИ. Это и я делаю. Только я не понимаю Адониса. Кто бы устоял на его месте?!

УИЛЛ. Вы еще юны, мой друг.

УИЛЛИ. Ну уж не настолько, чтоб не ведать желаний, как Адонис.

УИЛЛ. Да, да, я помню, желания меня томили в вашем возрасте так же, как и ныне, словно с вами я снова юн. Но время неумолимо.

С вышины, как песня жаворонка, звучит голос.

                УИЛЛО, как я дорожу твоей весною,Твоей прекрасной юностью в цвету.А время на тебя идет войноюИ день твой ясный гонит в темноту.

Но пусть мой стих, как острый нож садовый,Твой век возобновит прививкой новой.{15}

И видим мы Шекспира с графом в саду, и слышим его голос в вышине...

Но если время нам грозит осадой,То почему в расцвете сил своихНе защитишь ты молодость оградойНадежнее, чем мой бесплодный стих?

Это уже другая сфера бытия, выше - юность, красота и поэзия, что можно передать в вечность в стихах, здесь - сфера жизни, в которой стих бессилен.

Вершины ты достиг пути земного,И столько юных, девственных сердецТвой нежный облик  повторить готовы,Как не повторит кисть или резец.

Отдав себя, ты сохранишь навекиСебя в созданье новом - в человеке.{16}

Две сферы бытия - поэзия и жизнь - поэт четко различает. Так и видишь, как Шекспир, ломая карандаш, отбрасывает его.

Между тем Уилл увлекается красотой светлокудрого юноши, прекрасного, как Адонис, чего не скажешь про графа Саутгемптона, красота его скорее личности, а не лица. Поэт любуется летним днем и юношей, совершая с ним прогулку, мы слышим его голос, как вновь и вновь возникающую музыку:

                 УИЛЛА у тебя не убывает день,Не увядает солнечное лето.И смертная тебя не скроет тень, -Ты будешь вечно жить в строках поэта.{18}

УИЛЛИ. Сэр Филипп Сидни был влюблен в сестру графа Эссекса Пенелопу, которую он воспел под именем Стеллы; хотя любовь была взаимная, ее выдали замуж за лорда Рича...

УИЛЛ. Что внесло подлинный драматизм в сонеты под общим названием «Астрофил и Стелла»...

УИЛЛИ. Но ваши сонеты мне нравятся больше. И маме тоже.

УИЛЛ (смеется). Я и стараюсь для вас, настоящих ценителей поэзии!

4

Увеселения в парке - как представление отдельных эпизодов из комедии «Бесплодные усилия любви». Шекспир раздает листки с репликами:

УИЛЛ. Мы разыграем «Бесплодные усилия любви»...

ФЛОРИО. Что это, Уилл?

УИЛЛ. Есть такая пьеса... Она ставилась на свадьбе графа Эссекса... В ней воспроизводится история о посещении французской принцессы двора Генриха Наваррского, получившая огласку, но назовем его Фердинандом, а его приближенных оставим с их именами - Бирон, Дюмен, Лонгвиль, а среди дам, кроме принцессы, будет Розалина, которую готова играть миссис Фиттон... Король и его приближенные решили посвятить три года серьезным занятиям, поскольку цель жизни - слава. Король заявляет... Ваша реплика, граф.

             ГЕНРИ (в роли короля)Наварра наша станет чудом света,Двор - малой академией, где будемМы созерцанью мирно предаваться.

УИЛЛ. Для занятий науками принимается устав, похожий на монастырский, что тут же вызывает протест. Бирон заявляет. (Говорит сам.)

Я клялся вам в ученье быть три года,А тут немало есть иных обетов...Не спать, не видеть женщин и поститься -Мне с этим слишком трудно примириться.   (Смотрит на Мэри Фиттон.)Чтоб правды свет найти, иной корпитНад книгами, меж тем как правда этаГлаза ему сиянием слепит.Свет, алча света, свет крадет у света.Пока отыщешь свет во мраке лет,В твоих очах уже померкнет свет.Нет, научись, как услаждать свой взгляд.Его в глаза прелестные вперяя,Которые твои зрачки слепят,Их тут же снова светом озаряя.Наука - словно солнце.

Мэри Фиттон в роли Розалины, поглядывая на Шекспира в роли Бирона:

       МОЛЛИ (в роли Розалины)Уму его находит пищу зренье:На что ни взглянет он, во всем находитПредлог для шутки тонкой и пристойной,Которую язык его умеетПередавать таким изящным слогом,Что слушать даже старикам приятно,А молодежь приходит в восхищенье,Внемля его изысканной беседе.

ФЛОРИО (в роли Олоферна). Уилл представил свой портрет!

УИЛЛ. О, Флорио, как и ваш. Не вы ли утверждаете в вашей книге: «Венеция, Венеция, кто тебя не видит, не может тебя оценить»?

ФЛОРИО. Не спорю с вами, Уилл. Мы с вами еще поговорим. Теперь ваша речь - о красоте Розалины, разумеется, хотя король говорит, что ее лицо смолы чернее.

             УИЛЛ (в роли Бирона)Без Розалины, - или я не я, -Навеки б тьма вселенную сокрыла.Все краски, слив сверкание свое,Украсили собой ее ланиты.Так совершенна красота ее,Что в ней одной все совершенства слиты...Лет пятьдесят из сотни с плеч долойОтшельник, заглянув ей в очи, сброситИ, к детству возвращенный красотой,Не костылей, а помочей попросит.Как солнце, блеск всему дает она.

Мэри Фиттон вспыхивает вся и убегает в сторону.

ФЛОРИО. Я-то думаю, что школьным учителем были вы, не я.

УИЛЛ (смеется). А теперь, вместо явления девяти героев древности, мы послушаем Весну и Зиму.

Это его воспоминания из детства в городке среди лугов и лесов, что всплывает, когда ты влюблен, - возникают виды вокруг Стратфорда.

Выходит Хор (это Уилли изображает Весну, а сэр Томас - Зиму).

              ВЕСНА

 Когда фиалка голубая,

И желтый дрог, и львиный зев,

И маргаритка полевая

Цветут, луга ковром одев,